михаил могилянский
“Национальное самосознание и патриотизм”
(По Вехам: Русская Интеллигенция и Национализм, Санкт-Петербург, 1909)
В несколько дней создавшаяся обширная газетная литература по национальному вопросу и ея полемический характер свидетельствуют о том, что выдвинута проблема, затрагивающая важные жизненные интересы. Интересы эти настолько важны и жизненны, что нам глубоко понятна та тревога, которую во многих возбуждает самая постановка проблемы. Но мы никак не можем согласиться с тем, чтобы постановку проблемы можно было счесть “неосторожностью”, чтобы ее можно было снять с очереди указанием на то, будто бы она является одним из подозрительных “исканий”, характеризующих “сумерки реакций”. Только всестороннее обсуждение проблемы и способно устранить опасность тех ея “проекций”, к которым будто бы угрожает свестись весь ея “жизненный смысль”. В виду этого в наших глазах чрезвычайную важность приобретает правильность постановки проблемы: нам, наприм., кажется, что ошибочность в ея постановке у авторов, высказывавшихся до сих пор, была главной причиной той тревоги, какая сказалась в “полемических зигзагах” при обсуждении вопроса.
Коренной ошибкой в постановке национальной проблемы, с нашей точки зрения, явилось смешение понятий — национального самосознания и патриотизма, особенно резко сказавшееся в статьях В.С. Голубева. В.С. Голубев начал свои статьи с постановки ‘национального’ вопроса, выдвинул вопрос о ценности национального самосознания “державной” национальности и как-то незаметно вопрос о национальном самосознании заменил вопросом о ‘патриотизм’.
Говоря о последствиях японской войны и о том угнетающем впечатлении, какое японския победы произвели на “народное, национальное чувство”, г. Голубев и сам как-будто стремится выйти из узких относительно рамок национального самосознания “державной” народности. По крайней мере, непосредственно перед этим он говорит о ‘патриотизм’. (“Вместе с зоологическим национализмом выброшен был за борт и здоровый патриотизм”). Но из дальнейшего мы видим, что “здоровый патриотизм” г. Голубев сводит к подьему национального самосознания “державной” народности, каковому и придает неключительно важное значение, утверждая, наприм., что, если “державная” национальность останется в современном “униженном виде”, то “не подняться в России и никакой другой из живущих в ней национальностей, не избыть нам и реакции”. В ответ своим оппонентом г. Голубев опять говорит о патриотизме, даже статью озаглавливает — “О монополии на патриотизме”, речь же в этой статье опять-таки идет о национальном самосознании “державной” народности, или, по терминологии автора, о “русском национальном чувстве”. Эта спутанность понятий (не только терминологии) создает недоразумения, и их накопилось уже не мало. Надо, наконец, резко и решительно разграничить понятия национального самосознания и патриотизма. Политическое обьединение населения страны, достигшее известного уровня государственного самосознания, само по себе еще не создает и национального объединения. Политическое, государственное обьединение создает идею отечества, патриотизм — принцип интеграции в противоположность дифференцирующему принципу национального самосознания. Этим уже устанавливаются те рамки, в которых правомерно развитие национального самосознания. Если иметь в виду те практические результаты, во имя которых мысль и чувство прогрессивных публицистов направились сейчас в сторону разбираемых вопросов, то, казалось бы, именно пример японской войны, именно задача “избыть реакцию” — лучше всего освещают надлежащую постановку проблемы. Не национальный подьем “державной” народности, а ‘патриотизм’ всех национальностей, образующих “империю народов”, может и должен возродить целое — Россию. Сказанным определяется и то отношение, какое вызывает к себе теория о “притяжении и отталкивании”, как о существе национальности. Если бы национальное самосознание вызывало притяжение к твоему и отталкивание от чужого, развитие его у “недержавных” народностей, действительно, грозило бы обратить государство в рассыпавшуюся храмину. Так и смотрел на дело старый режим: “обрусение” вытекало из воззрения, согласно которому национальное самоопределение недержавных народностей, создавая и усиливая их “отталкивание” от народности “державной”, расшатывает здание государственного могущества. И против “обрусения” во имя “целости государства” нечего возразить тем, кто “отталкивание” относить к сущности национальности. Но мы думаем, что этот взгляд, опасный практически, неверен и теоретически: не в “отталкивании и притяжении” заключается сущность сложного культурно-психологического явления, определяемого словом национальность. “Отталкивание и притяжение” является случайным, наносным моментам в национальном самосознании, производным других жизненных факторов. Разграничивая понятия национального самосознания и патриотизма, мы думаем, что обьединение политическое, государственное единство — патриотизм не влекут за собой денационализации, национального безразличия. Патриотизм не исключает национального самосознания, равно как в свою очередь и национальное самосознание не исключает патриотизма. Быть патриотом “великой России” вовсе не равносильно отказу от сознания своей малорусской, польской, еврейской etc. национальности, равно как сознание своей еврейской, польской, малорусской национальности — не препятствие к патриотизму российскому. Патриотизм в России должен быть именно российским, что вовсе не приводить к тому “оброссииванию”, против которого протестует И.Б. Струве, как против “безнужного и безплодого прикрывания своего национального лица”. Его рассуждения на эту тему основаны на явном недоразумении. Что касается национального самосознания, обнаружения своего национального лица, то оно в наших глазах является крупной культурной ценностью.
Но даже и теперь, когда, по справедливому замечанию В.С. Голубева, мы “болеем не только нравственным, но и физическим недугом”, национальный вопрос в России с точки зрения “державной” национальности должен оставаться тем же, чем он был по определению Вл. Соловьева — “вопросом не о существовании, а о достойном существовании”.
Только такая постановка национальной проблемы не допускает никаких угрожающих “проекции” ея.